КАЖДЫЙ ДЕНЬ НА ЗЕМЛЕ – КАК ПОДАРОК
Прозаик, журналист, политический обозреватель, но, прежде всего — поэт, легко играющий словами и рифмами, Валерий Митрохин по всякому случаю готов сочинить праздничный, лирический, веселый или грустный стишок, подобно жонглеру, который с удовольствием подбрасывает и ловит любые подвернувшиеся под руку предметы. На Новый год у него в доме всегда появляется стенгазета, где каждый из гостей найдет про себя пару четверостиший и улыбнется. И на дни рождения Митрохин приходит не с бутылкой, а со стихотворением, которому сам обычно не придает большого значения. Порадовал именинника и забыл. А, побывав в гостях, обязательно зарифмует благодарность.
Как по нитке Ариадны,
Лабиринтом Ореанды
Мимо дома Минотавра,
Сквозь амбре айвы и лавра,
Где сошлись «КамАЗ» и «ЗИЛ»,
Топаем что было сил...
...В воскресенье этот дом
Принимал нас корифейно,
Пахнул чайно и кофейно,
С легкой примесью портвейна,
Настоящего притом.
Но это еще только намек на поэзию: она может внезапно озарить печатную строку, начинаясь с того, что шутливые четверостишия вдруг перерастают в серьезные и строгие.
Ракушка —
Вечности подслушка.
К ней только ухом приложись,
Звучит континиум.
Ракушка —
Его проектор в эту жизнь.
О нет, былое — не могильник.
Оно уходит в небеса.
Ракушка —
Вечности мобильник —
Ее доносит голоса.
Поэтическую натуру Валерия Митрохина можно угадать не только по его двадцати книгам, изданным в то время, когда каждую рукопись строго обсуждали и рецензировали на худсовете. Она во всем — и в чутье к слову, которое нисколько не притупилось вынужденной газетной работой, и в предельной искренности суждений, почти всегда резких, часто безоглядно полярных, и в юношеском максимализме, и во внезапном, порывистом снисхождении к чужим слабостям. А еще — в непрактичности житейской при несомненном внешнем облике и даже имидже победителя.
Что делать, не научился угождать начальству, высиживать под дверями высоких кабинетов, терпеть барское хамство чиновников от литературы. Не научился воспринимать подлость как норму жизни, прощать ее, забывать о ней.
Он грубый мужик, выросший в керченском интернате, где учат отвечать на обиду резким словом, а если надо — кулаком. Он и вспоминает о родной деревне на Керченском полуострове без ностальгических украшательств, жестковато, правдиво:
Бат, Бату, Батый, батог...
Арабат, арба, дорога...
Отпечатки тысяч ног
Ворога времен Сварога.
Арабат — песчаный край
Меотийского болота,
Родина потомков Лота,
Не попавших в Божий рай.
Но он и лирик. Он посвятил любимой триста шестьдесят пять стихотворений — каждый день хотя бы по нескольку строк! Смеет ли мечтать о таком подарке земная женщина?
Книги Валерия Митрохина издавались и в Крыму, и в Киеве, и в Москве, и в дальнем зарубежье.
Живя в столице, он добился бы куда большей известности, да с детства любил свою малую родину, свой Крым. А тут и перестройка подоспела, «отделив литературу от государства». Все усложнилось и перепуталось. Плохие книги стали читать охотнее, потому что на них увеличился рыночный спрос. Что ж, Валерий Митрохин не отказывается писать на заказ. Детектив? Пожалуйста. Фантастика? Всегда готов. Мистика? Эротика? Военная тема? Сколько угодно!
А издатели все равно не берут его произведения, потому что чувствуют подделку. Писатель приходит в эти развлекательные, чуждые его натуре темы, как разведчик в стан врага. Он время от времени вставляет в незатейливые строки свои мысли, парадоксы, философские рассуждения — вот в чем, оказывается, была главная цель книги!
Поднаторевшие на бульварщине спецы (не говоря уже о читателях такого толка) мгновенно видят подыгрывание и только что вслух не произносят мотивировку отказа: «Ты чужой! Ты пытаешься убедить нас, Что пишешь на потребу денежным недоумкам с их женами-домохозяйками и даже специально придумываешь интересные сюжеты! Нет, дорогой, изволь действительно написать плохо, примитивно, на языке наших полуграмотных читателей, дабы любой из них с удовольствием купил твою книжицу в размалеванном переплете с банальными историями, с плоскими шутками и ждал продолжения, чувствуя в тебе своего! «Я, мол, тоже смог бы так, если бы имел время...»
Вот и не печатается писатель старого закала, иначе как за свои недлинные рубли. Разве что изредка, по случаю важной даты, на государственные деньги выходит серия книг, в которой среди прочих может появиться книга Митрохина. И видят крымчане, что в цветастом караване современной литературы есть еще такое имя. Недавно вышел сборник его контрастных, насыщенных событиями рассказов и повестей «Афганка». Свежий горный воздух для тех, кому чужда и неинтересна однодневная «кабачковая» писанина.
Несколько лет он заведовал отделением художественной литературы крымского издательства «Таврия». Учитывая бешеную в то время конкуренцию среди желавших издаться, престиж звания «писатель» и неплохие гонорары, можно понять, какая то была скандальная должность! Примерно как сейчас быть председателем комиссии по земельным вопросам, с той лишь разницей, что взяток не предлагали. Зато полным ходом атаковали подхалимы и кляузники, осыпали то лестью, то клеветой. И даже с теми, кто приносил приличные рукописи, тяжко было работать, неизбежно попадая в клещи между государственной цензурой и неукротимым, обжигающим авторским честолюбием...
Много всего было, но вот — юбилей. Как и для всякого из нас, лет после тридцати это радость сомнительная, праздник с привкусом полыни. Только и утешения, что стихи, которые с годами все глубже;
На холмистом склоне тверди
Во дворце живу скалистом,
Упиваясь сладким Верди.
Отрезвляясь горьким Листом.
Как пчела, леплю из воска
Мир целебный, мир-прополис.
Сны то Борхеса, то Босха
Посещают этот полис.
Внемля божеским молитвам
Над священной чашей зля,
Нестареющий Уитмен
Учится у Рафаэля,
В детских пальчиках анданте,
Словно в черном хлебе тмин.
Микеланджело и Данте
Развели в ночи камин.
Здесь сплелись начала мира
От Христа до Кантемира.
Ну а где же остальное?
Это мы — потомки Ноя
